Доехать на электричках до Байкала и написать об этом книгу. История Алексея Абанина

О поездке на Байкал и написании книги

— Как тебе пришла идея поехать на Байкал на электричках, а потом написать об этом книгу?

— Я начал путешествие 31 августа 2016 года, сел на электричку на Курском вокзале и поехал в сторону Байкала, подальше от центральной России. Это была моя старая мечта. Первые 17 лет я жил в город Ковров, во Владимирской области, и регулярно катался на электричках до Владимира — там жила моя первая любовь. После этого я часто катался на электричках до Москвы, узнал про Венечку Ерофеева и его «Москва-Петушки» (многие сцены сюжета происходят в электричках — Прим. ред.), написал диплом в университете по этому произведению и всем хвастался: у меня в дипломе есть слово «хуй», а у вас нет. И это все привело к тому, что возникло желание поехать куда-нибудь на электричках далеко-далеко и долго-долго.

Шло время, а эта идея все никак не выходила у меня из головы. И чтобы разобраться с ней, я решил наконец сделать это — перестать думать о мечте, а просто поехать и исполнить ее. И в 2016 году я это сделал, но потом все равно продолжал думать об этом путешествии. Чтобы отвлечься, начал делать другие фотопроекты и тревел-проекты: в 2018 году прошел за 16 дней вдоль всей Португалии, а это около 700 километров. Я надеялся, что это сложное путешествие поможет мне забыть поездку на Байкал. Но мысли об электричках все не отпускали меня.

Одна из электричек, на которых Алексей Абанин добирался до Байкала. Фото из личного архива

В 2019 моя коллега и дизайнер Настя Самохина сделала мне подарок на день рождения и вручила мне книгу о моем путешествии на Байкал. Она скачала все, что было на моих сайтах, и распечатала большую-большую книгу в 315 страниц. А я, как и все фотографы, мечтал о своей фотокниге — это знак того, что ты уже серьезный человек. Я держал ее в руках и такой — вау. Но там было достаточно хреновый шрифт. И я предложил ей: давай соберем деньги на небольшой тираж на 100 экземпляров и сделаем нормальную фотокнигу. В итоге я подсчитал, что нужно собрать 180 тысяч или хотя бы 130 тысяч. В итоге мы сделали профессиональную фотокнигу объемом в 190 страниц. В ней главное — фото, а текста совсем чуть-чуть.

И после этого издательство «Эксмо» написали мне в ВК – «а не хотите сделать книгу уже с буквами?» Я подумал, а почему бы и нет? Хотя я не писатель и не думал, что это может быть интересно в виде текста, я все-таки фотограф в первую очередь. Тогда был разгар пандемии и карантин, каждый в Твиттере и Фейсбуке хвастался, чем он начал заниматься: учить английский, заниматься спортом и так далее. Ну, а я тогда книгу напишу! Все равно появилось свободное время. И я согласился на предложение издательства.

— Получается, что книга существует в трех вариантах?

— Именно! Проблема была в том, что первый вариант — это просто однотиражная штука. Но она привела меня к созданию полноценной, второй фотокниги. А она уже, в свою очередь, привела к написанию текстового травелога, который сейчас продается в магазинах. Мне было сложно объяснять в соцсетях, что это разные книги. Тогда многие люди не понимали, в чем прикол, как будто я просто дизайн поменял. А я говорю: нет, смотрите, там букв дохера! Ребят, я писатель. 

Обложка книги Алексея Абанина

— Тебе было тяжело писать книгу? Ты ведь писал по событиям пятилетней давности.

— Мне сказали сначала — напишите книгу. Я такой: ну, окей, я не знаю, сколько там должно быть букв. Они такие: семь авторских листов. Я думаю: ну что, семь листов я не напишу, что ли? Оказалось, что авторский лист — это сорок тысяч знаков, примерно двадцать две страницы. А я был не в курсе. В итоге написал пять с половиной авторских листов.

Если бы я пытался написать художественную книгу, то это был бы, наверное, адский труд. Все-таки документальную историю записывать проще — тебе не надо каждый раз что-то перепридумывать. Но я все равно пытался писать ее с точки зрения художественного стиля, представил у себя в голове и решил посвятить отдельную главу каждому дню путешествия. Это может быть удобно для читателя: главу прочитал, успокоился, пошел спать. И мне самому было удобно работать в этих рамках. Это как отдельные короткометражки, которые связаны между собой.

Во время путешествия я делал записи в блокноте. То были целые отрывки текста, которые я вставил в книгу. Подумал, что это классная идея: если я 32-летний как бы буду разговаривать с собой 27-летним. То есть я, пишущий книгу, общаюсь с чуваком, ехавшим в той электричке. И для меня это будет терапевтическая история: я напишу и забуду к чертям собачьим эту поездку, которая меня задолбала уже. Потому что сколько уже можно!

Фотография Байкала из книги Алексея Абанина

Была еще одна проблема: у меня очень плохая память. Поэтому я пытался вспомнить события той поездки по записям в блокноте и по фотографиям. У меня остались все оригиналы, я их обработал и распечатал, смотрел на них, плюс что-то было на телефоне. Перечитывал сообщения, которые я писал моей жене и родителям о том, что со мной происходило.

Было забавно собирать и снова переживать эти воспоминания. В течение трех месяцев я писал каждый будний день с 9 до 11 утра. Вечером у меня обычно нет сил писать, голова забита рабочими вопросами. Поэтому я прямо в 9 утра садился и писал. Сколько написал — неважно, главное следовать этому правилу.

— Ты писал в книге, что впервые поехал на электричке в 9 лет и что с тех пор электрички сильно изменились вместе с твоим отношением к ним. Что ты имел в виду? 

— Электрички в детстве — это была злодейская страшная штуковина, в которую было страшно заходить. До этого ты всю жизнь жил в одном городе, где все четко и понятно. А тут утро, темно, приезжает огромная пугающая махина. Я тогда прям очень боялся электричек. В 90-е годы часто слышал истории о том, как в них грабят и убивают людей. 

Пассажир в электричке. Фото из личного архива Алексея Абанина

С возрастом ощущения изменились — я часто стал ездить на электричках, и у меня не было ни одной плохой ситуации. Мне, наверное, просто повезло. И вместо страха возникло ощущение домашнего уюта, я начал воспринимать электричку как родной дом. Все пассажиры казались дружелюбными, я не встречал зазнавшихся или агрессивных людей. Ты погружаешься в эту комфортную среду, едешь в уютной электричке, потом выходишь на природу и чувствуешь себя одним целым с этим миром. 

А сами электрички, конечно, поменялись со времен моего детства. Их теперь гораздо меньше, а проезд на них намного дороже. Они стали комфортабельнее, но перестали быть такими комфортными, для меня это разные вещи. Сейчас есть скоростные «Ласточки» с мягкими креслами, куда люди приходят и могут продать тебе кофе, а не только зубочистки за сто рублей. Но из-за этого пропадает та самая домашняя и уютная атмосфера. Это как с жильем: ты повзрослел и можешь позволить себе жить не в общежитии, а в хорошей квартире. Но в ней уже не так уютно, хотя и нет тараканов, к примеру. И с электричками так же — в них душа пропадает! Это все капитализм, рыночек порешал, к сожалению.

— В одном моменте книги ты советовал тем, кто хочет повторить твой путь, брать надувные подушки. А можешь ли ты поделиться еще какими-то лайфхаками для таких путешествий?

— Точно нужно брать с собой побольше воды. Даже если кажется, что следующая «большая» остановка всего через час, потому что ты можешь внезапно захотеть пить, а в электричке ты нигде воду купишь — там нет проводников или ресторана, как в поезде. На «короткой» остановке ты не успеешь выбежать и купить бутылку, и у пассажиров не выпросишь. Так что вода точно нужна. Вроде бы очевидная вещь, но без еды ты можешь потерпеть, а без воды нет.

Если вам предстоит очень долго ехать, как в моем случае, то нужно потренироваться.

Если ты никогда толком не ездил на поездах или электричках, то просто сразу погружаться в это тяжело. Может стать плохо, физически или психологически. Это как с велосипедами: если ты два года не катался и сразу решил проехать 30 километров, то на следующий день у тебя будет болеть жопа. И тут то же самое. На пятый день поездки у меня было ощущение, что моя задница стала плоской из-за постоянного сидения. Как будто она приняла форму деревянной скамейки. Еще у тебя начинает болеть спина, ныть все тело. Это некомфортабельная вещь, особенно за Уралом, потому что там поезда еще менее удобные. На всякий случай нужно взять с собой «Нурофена», пригодится обязательно. И какой-нибудь активированный уголь тоже точно понадобится.

Ну и один из главных лайфхаков, о которых почему-то никто не знает — в каждой электричке есть туалеты, в первом и в последнем вагоне. Все обычно удивляются этому факту. Да, этот туалет может быть ужасен. Но он есть!

— В твоем путешествии ты не только ездил на электричках, но и посетил много провинциальных городов. Какие три самых интересных города, что тебе встретились? 

— Я бы исходил из того, хочу ли я еще раз туда поехать или нет. В этом топе точно будет Пермь, Новосибирск и Киров. Киров меня поразил тем, что там никто не пытается сделать из него другой город и занавесить разваливающиеся дома красивой картинкой. Они разваливаются и просто стоят, как есть. Вроде бы деньги есть, можно при желании все прилизать и благоустроить, но вместо этого там все как будто бы замерло.

Магазин в Кирове. Фото из личного архива Алексея Абанина

В этом есть свой шарм, я ходил по этим дворам и понимал, что местным жителям в этом комфортно. Им это очень нравится. Там есть жизнь, которую можно ощутить, и я с удовольствием ходил там несколько часов.

Футбольное поле в Кирове. Фото из личного архива Алексея Абанина

В конце у меня осталось чувство загадки, как будто я не смог подобрать правильный ключ к пониманию города и когда-нибудь смогу это сделать во время следующей поездки. Хотя когда я говорил об этом самим кировчанам, мне отвечали в духе: «ты что, дебил? Это просто отвратительный город». 

А Пермь просто классная, не зря туда вливали деньги, чтобы сделать из нее вторую культурную столицу. Известно, что в России очень много городов друг на друга похожи, и самый кайф — это пытаться найти их уникальность. А в Перми не надо ее искать, она вокруг и везде. Начиная от трамвая, идущего через лес рядом с вокзалом, и заканчивая максимально всратыми памятниками. Мне везде мерещились стрелки и указания, я видел всякие мини-экспозиции и мемориалы. Было ощущение, что город со мной общается. Если в Кирове я пытался что-то сам придумать, то Пермь как будто бы со мной разговаривала. Это было очень приятное состояние. 

Филармония в Перми. Фото из личного архива Алексея Абанина

А Новосибирск мне понравился, потому что это молодой город — ему же совсем мало лет, нет и сотни! Там видно, как местные любят Сибирь и свой город. Там есть академический городок, про который ходит миллиард историй. Это вообще другой мир. Хочется туда поехать еще раз. 

— Ты писал в книге, что россияне очень одиноки — ты это понял благодаря поездкам в электричках. А что еще ты понял о России и провинции благодаря своему путешествию?

— Если продолжать эту тему, то людям в провинции кайфово в своем одиночестве, они живут максимально комфортно. В большом городе вроде Москвы мы все чаще всего говорим, что одиночество — это штука со знаком «минус». И изначально мне хотелось бы донести эту мысль, что одиночество — это базис и фундамент для нас всех, который люди в мегаполисе и в провинции переживают по-разному. В столице бегут от него, а в регионах — нет. Хотя если бы у меня было плохое настроение, я мог бы сказать: вот они гниют у себя там, не хотят ничего делать!

Просто когда база твоей культуры  — это одиночество, то зачем что-то улучшать? Зачем менять жизнь вокруг себя, свою квартиру, пылесосить у себя дома и помогать другим, тем более незнакомым людям или животным. Какой смысл перебираться из деревни в большой город и так далее? В провинции это все чувствуется. Могу сказать и банальные вещи о том, что малая Россия умирает. В духе Никиты Михалкова, который звонит по телефону в МЧС и говорит: «алло, тут деревня умирает, спасите деревню».

Вид из электрички. Фото из личного архива Алексея Абанина

Однако счастье появляется тогда, когда ты приезжаешь в маленький город на 20 тысяч человек и видишь жителей, которые обожают свое место. Ведь Родина с большой буквы строится на том, что люди на местах пытаются любить свою землю, свой дом и своих соседей. Хотя объективно какой-нибудь человек со стороны придет и скажет: «да у тебя лицо в говне! Умойся, пожалуйста!» А он такой: «А я люблю это говно! Это я сам намазал. И мне это нравится».

Это как с электричками. Меня спрашивают: какой в них смысл? Сядь в поезд или в машину, доедешь гораздо быстрее. Но мне все равно нравится, хотя там иногда воняет или попадаются пьяные люди. Это мое, родное. Пока каждый пытается любить свою землю, земля продолжает жить. Не обязательно даже нужны дотации, вливания денег, строительство дорог. Власть, успокойтесь! Просто не убивайте любовь к родине, к своей земле и к себе — это вот самое важное.

Господи, говорю очень пафосно! Но именно это ты и чувствуешь в регионах. Когда приезжаешь снимать репортажи в деревни, ты всегда цепляешься за то, что все держится на местных энтузиастах. Только на том, что они отшибленные и странные. Ты не можешь объективно сказать откуда берется такая страсть к жизни, когда у тебя все лицо в говне. Но ты вдохновляешься этим безумно. И эта поездка — она вся про вдохновение этой любовью.

О фотографии

— Публике ты больше известен не как писатель, а как фотограф. Во время поездки тебе приходилось снимать незнакомцев. А как это делать так, чтобы люди не реагировали агрессивно?

— В этом вся игра репортажной фотографии — нужно сделать так, чтобы никто тебя не заметил. Да, конечно, есть много репортажников, которые не стесняются фоткать людей в лицо и стоять перед ними вплотную. Но для меня фотография — это про наблюдение со стороны и про невмешательство. 

Конечно, во время поездки иногда на меня немножко агрились. Но я специально пытался слиться с окружением, чтобы проезжая где-нибудь рядом с Нижнеудинском, про меня не говорили: «Ой, москвич поехал». Я был немножко грязный, помятый. У меня не каждый день получалось мыться, и я не мог с собой тащить одежду на 2 недели. Мой балахон выглядел ужасно, штаны протерлись.

Алексей Абанин во время своей поездки. Фото из личного архива

То есть я выглядел максимально как свой чувак, хотя и с дорогим фотоаппаратом и макбуком. Но в целом я слился с обществом, так и работает репортаж — ты погружаешься внутрь среды, и тебя люди приглашают к себе. Это может быть физическим приглашением — мол, заходи к нам в дом. А может быть моральным — ну, да, вот он фотографирует, это наш знакомый дурачок.

В этом есть игра и адреналин. И если получается сделать классный кадр, когда тебя не заметили — это безумный кайф! 

— В нашей стране очень много людей, которые увлекаются фотографией. И при этом непонятно, как среди них распознать профессионалов. Какое качество выделяет профессиональных фотографов среди любителей?

— Для меня профессиональный фотограф — это человек, который не пытается встроиться в повестку и не играет по понятным правилам. К примеру, есть конкурс World Press Photo. Мы понимаем, какая фотография будет главной в этом году — про пандемию. Таких фотографий просто тьма за год, даже интересно, кто из них выиграет. А недавно победил фотограф, снявший в Питере портрет трансгендерного мужчины со своей девушкой. Еще до этого был победитель — там два гея занимаются любовью, тоже в Петербурге. И ты такой: Россия, гомосексуалы, все по повестке. 

На самом деле несложно придумать подобную классную историю, которая станет вирусной и что-нибудь выиграет. Но на мой взгляд профессионализм в фотографии — это когда человек пытается вытащить проблему из себя. Мы можем сделать историю рядом с повесткой, но гораздо круче брать то, что волнует лично тебя, вытаскивать это наружу и пытаться из этого что-то сделать. 

Приведу пример. В один момент я понял, что постоянно чешу голову до крови, у меня пальцы лопаются, и я причиняю себе вред. Видел, как моя жена Настя тоже себе постоянно хочет оторвать себе кусок кожи, и это меня сильно волновало. Так родилась идея фотопроекта о селфхарме, мне в первую очередь самому было интересно это исследовать, я не думал о том, чтобы кому-то понравиться. Об этом можно думать, но остальных даже легче зацепить, если они увидят, что тебя эта тема самого сильно волнует. 

Фотография из проекта «Селфлав» Алексея Абанина

В этот проект я погрузился максимально сильно и целый год встречался с людьми, которых раньше никогда не видел. Это было непросто, ведь это были люди в сложном и подвешенном состоянии. Они делились своими историями, показывали мне свои раны и рассказывали о них. Для меня это максимально искренняя вещь. Я горжусь, что это довел до конца. 

Поэтому, мне кажется, профессионализм — это когда автора волнует тема его работ, будь то фотограф-документалист, режиссер или кто угодно. Когда он не делает что-то только потому, что это круто или модно.

— Ты часто работал фотографом на митингах. Чем отличается такая работа от репортажной съемки в путешествиях?

— Снимать митинг ты обычно идешь по чьему-нибудь заданию. Если какое-нибудь СМИ тебе говорит «сделай фоторепортаж, выложим его завтра», то ты можешь спокойно все продумать, составить схему, потом обработать фотографии, расставить их в последовательности, создать драматургию. Но чаще всего издания хотят освещать митинг не после событий, а прямо во время них, ведь людям интереснее читать о том, что происходит сейчас. Тогда тебе нужно находиться там, где новости, быстро все фотографировать и тут же отправлять. И это тяжело, хотя у многих сейчас есть какой-нибудь Canon 4-й, на котором по вай-фаю сразу заливается все, что ты делаешь. И фоторедактор, сидя в офисе, может это быстро обрабатывать и отбирать. 

Но обычно ты фотографируешь, перекидываешь по вай-фаю на телефон, а после в редакционный чат. Причем на митингах чаще всего очень плохой интернет. А ведь тебе нужно еще куда-то позвонить или записать голосовое, рассказать, что тут происходит какая-то дичь, чтобы тебя цитировали. И все это время надо продолжать фотографировать, делать классные кадры, не забывать о композиции и так далее. И это очень сложная херня, потому что там зачастую счет идет на доли секунды.

Алексея Навального задерживают на митинге 2017 года. Фото: Алексей Абанин для «Коммерсанть»

У меня был такой случай. Мне дали задание поехать на митинг и сфотографировать Навального. Я мог выйти на одной из станций метро: Тверская, Маяковская, Белорусская, Охотный Ряд. А как понять, где выйдет Навальный? Я ведь не был Евгением Фельдманом, известным фотокорреспондентом, который работал над проектом «Это Навальный». Фельдман просто с ним из редакции поехал, потому что у него был доступ к нему.

А я такой еду и думаю, где мне выходить и как его найти? А если я не найду его — то, получается, зря съездил. И тут на Автозаводской в мой вагон заходит Навальный, вот это мне подфартило! И тут я вспомнил, что у них офис на Автозаводской. 

Мы проехали до Маяковской, вышли на улицу и пошли в сторону Тверской вместе с Навальным. Там мало фотографов: только Женя, я и еще кто-то. Собственно, мы фотографируем — и его задерживают через 5 минут! Заводят Навального в автозак, а куча людей рядом начинают этот автозак расшатывать. Мент за рулем пытается уехать по тротуарам, а люди вокруг берут и толкают припаркованные рядом машины, перегораживают ими дорогу. Менты их бьют и ставят машины обратно.

Алексей Навальный в автозаке после того самого задержания. Фото: Алексей Абанин для «Коммерсанть»

Это было очень тяжело снять: вокруг толпа, а тебе нужно делать красивые кадры. А потом еще отправить, рассказать ребятам, какой тут творится ад. А они в ответ: сними видео, у нас нет оператора! И ты снимаешь видео на телефон, параллельно продолжая щелкать фотоаппаратом. Это такое безумие, но от него получаешь нереальный адреналин и кайф. Я ушел из новостной журналистики, но иногда чувствую, что мне этого не хватает. Иногда пишу знакомым редакторам: дайте мне задание, я поснимаю что-нибудь. Ведь это очень классно.

— А кого из фотографов ты больше всего уважаешь? За кем стоит следить? 

— Первый, кто приходит в голову, это Сергей Пономарев, он абсолютно великий. Кто его не знает, он три раза получил World Press Photo, а еще Пулитцеровскую премию. При том, что он снимает для New York Times и для кучи изданий по всему миру, он максимально простой человек, которому можно написать, и он всегда ответит, если не работает.

Фотография Сергея Пономарева, за которую он получил Пулитцеровскую премию. В кадре — лодка с беженцами, плывущими в Европу. Фото: Сергей Пономарев для The New York Times

Мы с ним не особенно знакомы. Но однажды он мне написал и попросил меня показать ему фотокнигу про путешествие на Байкал. Я, конечно, офигел! Оказалось, что Apple заказали ему фотосъемку на айфон, чтобы он проехал по Транссибу на поезде. И ему нужны были мои фотки, чтобы запомнить расположение важных мест. И он просто смотрел по фотографиям и спрашивал — это слева или справа? Он пытался понять, зацепиться за что-то, чтобы не проспать и не проморгать, потому что самое сложное, снимая что-то за окном поезда и электрички — это вовремя сделать кадр. Вот оно промчалось, а ты даже не успел поднять фотоаппарат или не успел щелкнуть. В электричке удобнее, потому что она медленнее идет, а в поезде тебе надо знать, что где находится. 

С Пономаревым мы долго болтали в баре, потом он мне показал свою мастерскую. Круто, когда профессионалы не дистанцируются от тебя, и легко идут на контакт. Примерно так же себя ведет фотограф Александр Земляниченко — он тоже получил Пулитцера, за танцующего Ельцина в 96-м году.

Фотография с танцующим Ельциным, получившая Пулитцеровскую премию 1996 года. Александр Земляниченко для AP/ТАСС

Земляниченко — глава Associated Press, такой дядечка седой с усами, всегда счастливый. Это немного странно выглядит на митингах, когда вокруг мясом происходит, а он стоит довольный. Тоже максимально великий человек, который мог бы смотреть на всех свысока, но он звонил мне и говорил: «Здравствуйте, а можно у вас купить фотографии?» Я отвечал, что да, конечно. А он: «Хорошо, я тогда ваш имейл отдам своему заму»

Зачем он мне звонил, если мог сразу зам позвонить? Думаю, что ему самому нравится так, он максимально простой. Это прям очень круто. Конечно, есть еще миллиард классных людей, которые занимаются документальной фотографией. Но всех не перечислишь.

О 2х2

— Ты digital-продюсер на 2х2. Расскажи, как ты туда попал?

— Я всегда любил 2х2 и анимацию. В детстве мама говорила: зачем ты смотришь эти мультики для дебилов? А теперь мы вместе с ней смеемся, говорю, что я смотрел мультики для дебилов, а теперь я работаю на канале, который делает мультики для дебилов.

Я на 1 курсе писал письма на 2х2, говорил: ребят, возьмите меня работать. Они мне не отвечали. А теперь, когда я там работаю, я им рассказываю, что это такая долгоиграющая месть, потому что они меня не принимали в 2007. Ведь спустя 13 лет я все-таки устроился! А как я туда попал? В течение 7 лет я работал в новостной журналистике, делал фотографии: на «Дожде» и RTVi.

Причем на «Дожде» я прям выгорел и сломался максимально — пил каждый день, чтоб успокоиться.

Это очень сложная и нервная работа, которую в 30 лет уже делать слишком больно и тяжело для меня. Конечно, это приносит адреналин, но высасывает силы.

И после этого я подумал, что было бы круто найти работу, несвязанную с фотографией. Будь я главой мультимедиа в любом СМИ — это все равно было бы про фотографию. Я так много работал над этим, что на собственное творчество обычно сил не остается. Я подумал: а что, если я фотографию сделаю хобби, а заниматься буду чем-то другим. И вот тогда 2х2 мне как раз написал: хей, пойдешь к нам делать медиа? Я, конечно, сразу согласился.

— А чем именно ты там занимаешься?

— Когда я пришел, мне поставили задачу — сделать что-то диджитальное, то есть в интернете. Ведь хотя телек сейчас и загибается, он еще продолжает жить. Изначально диджитальная часть 2х2 — это было такое дополнение к эфиру с расписанием и новостями о том, что в эфире вышел такой-то мульт. Эта вещь всем своим нутром говорила: идите в телек, включайте телек. Понятное дело, что эта цель осталась, но мы поняли, что нужно как-то отдельно развиваться в интернете. В течение полутора лет мы пытались запустить отдельное медиа, и вот в декабре наконец-то это сделали. Впереди 2х2 ждут большие изменения. 

— Один из твоих проектов на 2х2 — это подкасты «Ты кидалт». Как родилась эта идея и в чем смысл этих разговоров?

— Очень многие медиа заводят подкасты по принципу: у других есть, это модно, а почему у нас нет подкастов? У нас, слава Богу, такой истории не было. Все очень логично происходило. Идею я придумал полтора года назад, когда посмотрел на знаменитый лозунг телеканала: «Не взрослейте — это ловушка». И тогда я задумался: а как именно не взрослеть? И сказал: давайте сделаем медиа, которое будет говорить, как это делать.

Афиша выставки телеканала 2х2. Источник: vk.com/2x2dk

Ведь может многие хотели бы так жить, а им поздно — они уже в ловушке. Отсюда и появилась эта миссия, что мы будем говорить, как не взрослеть с помощью анимации, сериалов, музыки, комиксов, ностальгии и прочего. Для погружения в тему я прочитал довольно много статей про миллениалов и понял, что нас объединяет одинаковое детство. Это сейчас можно вырасти абсолютно разными, если ты живешь в Москве или в Нижнеудинске, а Россия 90-х годов была примерно одной и той же для всех. Там не было выбора, что смотреть — все залипали на одни и те же мультики. Не было выбора во что играть, какую покупать жвачку и так далее.

И как будто бы мы все выросли одинаковыми: с одинаковыми травмами и с одинаковым мироощущением. С огромным и единым миром поп-культуры: комиксами, мультфильмами, игрушками, Lego, чем угодно. Даже если не было денег и доступа к контенту, мы ходили смотреть мультики к соседям, как они играют в компьютер, например. или ходили в игротеки на ночь, чтобы в контру поиграть. Смотрели, скачивали друг другу по сетке комиксы.

И тут мы вроде бы выросли, нам по 25-30-35 лет. Есть ресурсы, чтоб проработать все детские травмы и наконец-то начать поглощать поп-культуру, которой ты горел в детстве, но на это уже нет времени. И это вызывает тоску по прошлому. Я заметил, что это откликается у многих моих ровесников, что сейчас мы все страдаем от ностальгии. Вот почему так много ремейков, почему все постоянно говорят: а помните, как было в 2007? А помните, как было в 90-ых? И это такая тоже базирующая вещь для наших характеров. И однажды у меня всплыло слово «кидалт». Как будто бы «кидалт» — это и есть миллениалы сейчас.

Раньше в Америке словом «кидалт» описывали немножко поехавших людей. Мол, тут все взрослые курят сигареты, а ты до сих пор играешь в игрушки. Это был намек на психологическое отклонение, что у тебя есть проблемы с менталкой. А сейчас это слово поменяло свой смысл и просто означает людей, выросших в 90-е годы. Дети 90-х — это и есть кидалты. И мы решили посвятить наше медиа на 2х2 именно культуре кидалтов. А подкасты — это один из способов это делать.

— В первых выпусках подкаста ты говорил с Ромой Бордуновым, СММ-щиком Aviasales, а также с основателем бара «Ровесник» Сашей Мартыновым. С ними ты много обсуждал постиронию и поколение зумеров. Что ты понял благодаря этим разговорам?   

— С Мартыновым мы говорили про то, что мы как раз такие кидалты, постоянно отшучиваемся и воспринимаем все через призму постиронии. Если совсем взрослые бумеры посмотрят на наши твиттеры, то они подумают: «на этих ребятах можно крест ставить, они просто идиоты».

Но мы поняли, что невозможно пропускать мир через постиронию без тяги к знаниям. Люди постят приколы и в то же время хотят посмотреть все фильмы на свете, прочитать кучу книг, учить языки и все время познавать-познавать-познавать. И вот это сочетание интеллекта с внешне придурковатой постиронией — очень мощная штука. Мы только делаем вид, что мы дурачки. Я про себя условно могу сказать: «ха-ха, смотрите, у меня розовая кепка с собачкой». И в то же время я книгу написал! 

Еще у нас был интересный выпуск подкаста с Тамарой Великодневой, SMM-менеджером Пушкинского музея. Она пришла в серьезную консервативную институцию, куда теперь привлекает посетителей с помощью мемов. И это очень круто! Хорошо иллюстрирует сочетание ума и постиронии.

Всего этого не было в 2000-ых. Тогда были мемы с «Упячки» и троллфейс — это не от большого ума, это просто дегенеративная, классная и веселая штука. А вот картинка, где Лев Алекс из «Мадагаскара» разводит руки и говорит: «Я пидорас» — это от большого ума! Конечно, другие люди придут и скажут: «Ты что, долбоеб?» Но ведь это правда!

Кидалты деконструируют реальность и ту консервативную жизнь, которую создавали наши родители, бабушки и дедушки. И поэтому есть сейчас огромная проблема отцов и детей, что они не могут понять друг друга. Для наших родителей самое важное — стабильность. А для нас важно отшучиваться, развиваться и познавать мир. По крайней мере это точно важно для меня.

При этом подкаст мы начали не затем, чтобы просто кричать о кидалтах. Мы хотим осмыслить кидалт-культуру и продумать ее, для этого нужно общаться с представителями этой культуры. 

— В конце выпусков ты обычно спрашиваешь у своих гостей «Кем ты мечтаешь стать, когда вырастешь?» А как бы ты сам ответил на этот вопрос?

— Я бы хотел стать человеком со здоровой менталкой. Какая бы у меня ни была профессия, чем бы я не занимался, было бы круто научиться жить комфортно с собой и с миром вокруг тебя. И найти правильный ритм жизни, потому что я, кажется, на грани биполярки — у меня маниакальные фазы меняются с депрессивными так быстро, что выходит ужасно рваный ритм жизни.

Вместо этого хочется спокойно жить, кайфовать от этого и каждый день вдохновляться простыми вещами, как герой в мультике «Душа» вдохновляется падающим листочком. И научиться наконец-то ощущать радость не только от процесса, но и от результата. Чтобы мне приходил тираж моей книги, а я такой: вау! Вот это я крутой! Но пока этого чувства нет. Может, когда-нибудь в следующей жизни.

Проверьте, что вы узнали:

Time is Up!

Возможно, вас еще заинтересует: