«Невыносимая легкость бытия»: Милан Кундера и экзистенциализм

Прошло 35 лет с момента первого издания культового романа «Невыносимая легкость бытия», а самому Милану Кундере в этом году исполнилось 90 лет. Книга принесла писателю мировую известность и внесла большой вклад в дискуссию о Пражской весне — событиях 1968 года, когда советские войска подавили восстание в Чехословакии. Кроме того, роман был экранизирован Филиппом Кауфманом и воспет Егором Летовым. 

Екатерина Агеева рассуждает о философии экзистенциализма, выступавшей основным подтекстом для романа.


Я знаю, что многие книголюбы рассматривают чтение как способ убежать из суровой действительности хотя бы на пару часов. Мне такой подход никогда не был близок, поэтому я предпочитаю те произведения, которые не позволяют свободно вылезти из твоей шкуры, а сдерживают в ней словно тисками. Среди таких реалистичных и в то же время максимально философских художественных книг мне особенно запомнилась «Невыносимая легкость бытия» Милана Кундеры. Примечательно, что в произведении автор сам замечает: «романный» – не означает «непохожий на жизнь» или «искусственный». Более того, он же пишет, что одному из его персонажей не приходило в голову, насколько реальна жизнь в уединении среди книг. Она куда более живая и настоящая, чем существование в атмосфере лжи и тщеславия.

Сложно представить более глобальной и всемирно философской проблемы, чем отношение к жизни и смерти. Уже само появление экзистенциализма в философской мысли можно считать проблемой. «Невыносимая легкость бытия», безусловно, затрагивает вопросы экзистенции и даже не по касательной. Невозможно в принципе обойти смысл человеческого существования, когда рассматриваешь философские дихотомии. Тем более, такие абстрактные и масштабные как легкость и тяжесть бытия, рано или поздно разворачивающие нас к соотношению жизни и смерти.

Милан Кундера

В самом начале книги Кундера пишет о нравственной извращенности мира, в котором прощается всё на основании невозвратности и уникальности человеческой жизни. Принцип «Einmal ist Keinmal» («один раз не считается») помогает избежать невыносимой ответственности за судьбу в целом и за каждый поступок в отдельности. В результате никакой тяжести и угрызений совести – только легкость. Вопрос лишь в том, не становится ли эта бесконечная легкость нам в тягость и нельзя ли воспринимать пугающую тяжесть бытия как отражение стабильности и уверенности в завтрашнем дне? Если задуматься, тяжелое бремя жизни помогает осознать себя реальным человеком, тогда как легкость дарит свободу, но в тот же момент обесценивает ее, делая мир бессмысленным. На эту тему и рассуждает Кундера в романе, причем рассуждает в высшей степени виртуозно, используя не только своих героев, но и образ рассказчика, а также собственный авторский голос в моменты разрушения “четвертой стены”.

Игру с тяжестью и легкостью Кундера демонстрирует даже в литературных приемах и структуре романа. Прежде всего, автор любит называть вещи своими именами: он не только показывает рефлексию героев, но и пытается объяснить ее. Он также рассказывает, как создавались персонажи. В результате сложный роман предстает перед нами легкой вещью, от чего читателю невыносимо (т.е. автор объясняет всё очень понятно и досконально, но проще от этого не становится). Даже о смерти персонажей Кундера сообщает прямым текстом чуть ли не в начале, постепенно уводя читателя от тяжести утраты (а все мы сопереживаем героям, с которыми успели сродниться) к ощущению легкости и закономерности происходящего.

Философский подтекст «Невыносимой легкости…» двойственен и противоречив, впрочем, как и сама наша жизнь. С одной стороны, фактор случайности снимает всякую ответственность за судьбу. С другой, можно попытаться спрогнозировать последствия каждого шага, но тогда есть риск сойти с ума. Впрочем, двойственен весь человеческий опыт, представляющий борьбу души и тела, которая подробна описана Кундерой в образе Терезы. Двойственность авторского подхода также проявляется в восприятии героев: ты сопереживаешь им всем сердцем, но в то же время желаешь смерти (как спасения, награды или лучшей доли). То же и с сюжетными линиями романтических отношений. Сложно, например, не восторгаться красотой любви Франца к Сабине, но как же хочется увести его подальше от этой женщины.

В целом, противоречивые персонажи романа – герои и жертвы эпохи “Пражской весны”, достойные и ярко выраженные представители своего поколения: потерянные, запутанные, сомневающиеся и в то же время дерзкие, честные, мечтающие. Но самое главное – они объемные и реалистичные: каждый из них становится фокальным персонажем в разных частях книги. Они очаровывают и заставляют постоянно соотносить себя с ними. Я есть в каждом герое «Невыносимой легкости…» (и в каждом из них есть сам Кундера, о чем он пишет на страницах романа): это я сомневающийся Томаш, наивная Тереза, горделивая Сабина и трогательный Франц. Автор таинственным образом вылавливает из влюбленной и любящей души самые сокровенные секреты: мысли о внезапной смерти, страхи выдуманных чувств и малодушия, общий сон как доказательство трепетной связи, зарождение отношений из метафоры. Но, конечно, самое главное, что выуживает на поверхность Милан Кундера в этой философской рыбалке: боязнь решений и ответственности, переживания за любой свой выбор, доводящие до ночных кошмаров, истерик, депрессии, стресса.

 

На протяжении книги восприятие героев, их отношений, характеров и жизней меняется у читателя несколько раз. Например, тяжесть и легкость у Терезы с Томашем постоянно меняются местами. Сила мужчины вступает в борьбу со слабостями женщины. Легкость холостяцкой жизни у Томаша постепенно сменяется тяжестью семейных отношений. Внутри самого героя идет борьба сексуальной тяжести (агрессивного возбуждения) и влюбленной легкости (нежной заботы). Томаш долгое время считает, что Тереза должна нести ответственность за всю тяжесть в его жизни. История же со статьей, основанная на мифе об Эдипе, в итоге преподносит ему урок: наказывать того, кто не знал своей вины и не ощущал ее, это в любом случае варварство. Тереза выражает легкость отношений, она душа семьи. Осознавая это, Томаш начинает воспринимать Терезу именно так, как она мечтала, и делает счастливой уже ее. В итоге Томаш обретает счастье и семейное, и личностное, уравновешивая свой мир свободой некоего социального и профессионального деклассирования. У самой Терезы, к слову, тоже есть внутренний конфликт: между легкостью души и тяжести тела. Сердце героини успокаивается, только когда образ зайчика сливается с образом Томаша. Больше нет ответственности, но есть чувство абсолютной любви, нет соревнования, но есть добровольный отказ от своей силы (даже если она в слабости).

На примере развития отношений Терезы и Томаша Кундера показывает, что, возможно, не существует четкой дихотомии «тяжесть-легкость», но есть амбивалентность. Во многом эта мысль проявляется в творчестве Сабины, которая рисует картины о слиянии двух тем и двух миров. Двойная экспозиция, как называют это герои и повествователь. Но при всём постоянном философском (а в книге он становится еще личностным, политическим и даже музыкальным) конфликте легкости и тяжести роман имеет вполне однозначное название. Оно намекает на значимость только одного полюса – легкости. По крайней мере, в жизни главных героев – Томаша и Терезы. Впрочем, я до конца не уверена, можно ли считать их основополагающими персонажами. Мне кажется, что больший интерес представляет Сабина, и не только для читателя (который знает, что на момент смерти остальных только она остается в живых), но и для автора. В частности, Кундера уделяет большое внимание тому, из каких ощущений и мыслей рождались те или иные персонажи, какую роль они играют в книге (например, Франц – главный романтик) и в какую категорию людей их можно отнести. Сабина же остается в стороне, но нельзя сказать, что на нее отведено мало места в сюжете. Даже краткий словарь непонимания составлен, по большей части, с упором на Сабину и для раскрытия ее прошлого.

Советские войска в Чехословакии, Libor Hajsky / CTK / TASS

В течение всей своей жизни Сабина подсознательно ищет тяжести, но в то же время противится ей, отступает в сторону в пользу легкости. У героини всё не как у людей: восприятие насилия, предательства и женского бремени как чего-то легкого, но в то же время страх перед легкой музыкой как перед тяжелым оседающим шумом. Поверхностные отношения с людьми сочетаются в жизни Сабины с тяжестью принятых решений, в том смысле, что героиня принимает ответственность за каждый поступок, смиряется с последствиями единожды сказанного слова. В итоге Сабина остается один на один со своей легкостью, которая на поверку оказывается пустотой, невыносимой тяжестью. И Сабина боится такой же тяжести после смерти, вот и просит развеять прах. Лишь бы обойтись без надгробной плиты, лишающей ее даже шанса на последний жест легкости.

Поэтому, кстати, Сабина и не приемлет крайности, экстремизм и китч. В отличие от Франца, которого свет привлекает ровно столько же, сколько и тьма. В этом смысле смерть Франца может служить для него высшей наградой – возможностью постичь мир по ту сторону границы. Отсюда и эпитафия: «Возвращение после долгого блуждания». Франц всегда искал в жизни драмы, и справедливо полагать, что высшая драматическая точка жизни – это ее финал. Кроме того, смерть произошла в лучших традициях романтического мировоззрения, ведь она была сопряжена с благородными целями, риском, мужеством и опасностью. Награда нашла героя, и вполне понятно, почему Сабина, ищущая спокойствия (хотя с виду и заявляющая протест), не осталась с ним. В конце концов, как справедливо замечает Кундера, она дала ему гораздо больше: мечту, светлый образ для вдохновения. Интересно, что для Франца со всей его наивностью очевидной является та вещь, которая приходит к Томашу и Терезе только во второй половине жизни: «любить – значит отказаться от силы».

Итак, легкость одержала победу или, прошу прощения за каламбур, перевесила в судьбах героев. Только вот восприятие ее как чего-то негативного или позитивного остается на усмотрение героев (а значит и читателей), так же, как и ассоциации со смертью. Человек, утверждает Кундера, не может быть счастлив, поскольку счастье рождает жажду повторения, а в мире с легкостью и невозвратимостью бытия это невозможно. По этой же причине ни один даже самый идеальный партнер не поможет вам создать идиллию в жизни. Почему же это выходит в конечном итоге у Томаша с Терезой? Они спасаются в деревне, перенесясь в тот рай, где «человек еще не был человеком». Жизнь в деревне не движется по прямой и не наполнена приключениями, но в ней есть стабильное движение по кругу. Томаш и Тереза сталкиваются с физической смертью намного позже того, как становятся невидимыми для всего, некогда близкого им общества. Их жизнь замирает, и неслучайной оказывается эпитафия на могиле Томаша, ищущего «Царства Божьего на земле». Тереза и Томаш счастливцы еще и потому, что судьба наградила их одновременной мгновенной смертью. Каждый из них был на глазах любимого человека до последнего, и когда пропал единственный зритель в зале, закончился и весь жизненный спектакль.

При всей философичности, нельзя забывать, что «Невыносимая легкость бытия» – это роман еще и исторический, политический, и в этом направлении он также поднимает мировую проблему. Здесь вырастает китч как эстетический идеал, категорическое согласие с бытием, не вызывающим сомнений своей легкостью или тяжестью. Китч как отказ от неприемлемого и способ манипуляции обществом ради уничтожения индивидуальности. Именно китч, по мнению Кундеры, есть причина тоталитаризма (в данном случае коммунистического). И здесь Кундера снова уводит нас на поле экзистенциализма, справедливо замечая, что всё это – уловки, способ побега, ширма для небытия, прикрывающая ужас смерти. Чтобы спастись от китча и не допустить ошибок (в своей истории и истории страны), нужно задаваться вопросами. Надо сомневаться и помнить, что история как индивидуальная жизнь, легкая и неповторимая.

Думаю, что «Невыносимая легкость бытия» как никогда актуальна в России сейчас, более 35 лет спустя, когда все мы стоим на пороге перемен. Наше общество топчется перед дверью с табличкой «Будущее», перебирает отмычки, просматривает ключи и даже примеряется к тому, чтобы вышибить дверь ногой. Какое из наших действий в итоге окажет влияние на итоговый вектор развития – непонятно.

Безусловно, «Невыносимая легкость бытия» наталкивает каждого читателя на серьезные и долгие размышления. Лично меня от давящей «невыносимости» спасает только индийская пословица: даже мёртвая рыба может плыть по течению. И действительно, тело человека после смерти становится легче (как минимум, на 21 грамм, если верить исследованиям о душе), а значит, плывет намного быстрее. И главное, спокойнее. Это только живой человек постоянно озабочен в жизненном заплыве своим стилем плавания. Но ирония в том, что каждый из нас плывет в любом случае к смерти, через Стикс, а дальше – в Лету. Интересно, что эпизод с всплывающими трупами в романе тоже есть – во сне Терезы. Выходит, легкость бытия оборачивается легкостью небытия. И именно это вовремя поняли Томаш и Тереза, обретшие не только друг друга, но и бесконечное счастье.